Интерес общества к интимной жизни богатых и знаменитых — не новость: журналисты начали потакать ему как минимум в XVIII веке, когда появились скандальные новости о романах европейских аристократов.
Джон Хартли пишет, что на заре современной Европы «сексуальные сенсации (использовались) в первую очередь в бесконечных усилиях доказать, что старые правящие классы неспособны выжить в новом веке». В 1920-е годы колонки сплетен Уолтера Уинчела стали первым примером современной формы таблоидной журналистики знаменитостей, которая подобным же образом оправдывается в связи с демократизирующим эффектом разоблачения элиты.
Пусть читатель сам решает, должны ли такие новости выноситься на публику или нет. В любом случае журналистские разоблачения частной жизни общественных деятелей всегда поднимали продажи газет и привлекали телезрителей. В конце XX века сильно размножившиеся источники новостей стали более агрессивно бороться за аудиторию и чаще обращаться к скандалам вокруг знаменитостей, кульминацией которых стал, например, подробно освещавшийся роман принцессы Дианы и Доди аль-Файеда в июле — августе 1997 года и их трагическая смерть в спровоцированной папарацци автокатастрофе.
Журналистику грязного белья политиков и скандалов вокруг знаменитостей, как утверждают ее жертвы, можно сравнить с изнасилованием, поскольку ее объекты не являются добровольцами и их появление в публичной сфере есть результат нежелательного вмешательства журналистов в их личную жизнь.
Хотя многие знаменитости ведут с журналистами хитрые игры ко взаимной выгоде, обменивая кадры со своими голыми телами и интимные подробности на паблисити, без которого не бывает славы, многие другие не стремятся выставлять себя напоказ и справедливо считают демонстрацию их наготы публике нарушением своего права на частную жизнь. Если новости о скандале с Моникой Левински еще можно оправдать законным интересом общественности к поведению президента США, то этого нельзя сказать о раскрытии в таблоидах гомосексуальности британского министра или супружеских проблем родителей звезды телевизионной мыльной оперы.
При определенных обстоятельствах журналистское разоблачение частных дел можно представить как поддержание демократической ответственности. В иных же случаях, когда такое объяснение неубедительно, не существует приемлемого оправдания (кроме явно коммерческого) для разглашения того, что любой человек, знаменитый или нет, вправе хранить в тайне.
Таким образом, защита демократизирующего потенциала стриптиз-культуры уточняется этическими соображениями и не распространяется на невольное вторжение в частную жизнь, являющееся основой некоторых новостных медиа.
Такие формы разоблачительной журналистики не соответствуют определению стриптиз-культуры, хотя увеличение их числа является одним из внешних факторов, под влиянием которых стриптиз-культура стала столь яркой отличительной чертой современных медиа.
Верно, что в обеих сферах граница между публичным и частным размыта и даже исчезает, причем эту эрозию усиливает распространение информационных технологий, неподвластных официальным механизмам государственной цензуры и контроля над информацией.
Технологические инновации, все более затрудняющие регуляцию порносферы, одновременно делают проблематичным сохранение известного рода конфиденциальности.
Произошедший в XX веке выход на авансцену журналистской культуры, в которой частные дела сексуального свойства стали частью публичных дебатов об артистах, политиках, видных бизнесменах и, более того, превратились в ярмарочный спектакль для широкой публики, свидетельствует о все том же движении к сексуальному саморазоблачению и исповедальности, которое поддерживает прочие формы культурного стриптиза.
Но важно отметить, что таковые представляют собой добровольное вхождение в публичную сферу индивидуумов, которые знают или должны знать, во что и зачем они ввязываются.
